Дед АНДРЕЙ и МИТЯЙ
Звали пацаненка Мишкой, а за малолетство был он для всех Минька, мал еще, даже шести не настукало. Только на следующий год собирался в школу. Ему даже заранее сшили сумку-портфель, куда он в одно отделение складывал картинки, фантики от конфет и другие бумажные ценности. В другом отделении хранил самое заветное: железячки, болтики, гаечки. Со своим богатством Митяйка не расставался и всегда показывал своему другу, деду Андрею. Был, правда, у деда Андрея внук Василько, но тот учился уже в пятом классе и считал, что общих интересов у него с малым да старым нет.
Андрею Васильевичу Горбунову было уже восемьдесят с гаком лет. Вот два дружка и коротали время на лавочке возле плетня. Митяйка свои сокровища раскладывал, а дед байки рассказывал.
Когда все было показано и рассказано, друзья слушали радио. Репродуктор - черная картонная тарелка - был привязан к старой акации цепью, снятой с дедушкиного пса Байкала.
Правда, новости были невеселые. Уже шла война. Слушает их дед Андрей, вздыхает и начинает крутить цигарку. Курит дед и плюется, то ли от плохих новостей, то ли от крепкого самосада. А Митяйка тоже вздыхает и босой ногой запихивает окурки под лавку.
Идя в школу, Василько спрашивал:
- Ну, политики, что сегодня немцы захватили?
- Затишье,- отвечает Митяйка.
- Что там про второй фронт говорят?- спрашивали проходившие мимо односельчане.
- Что-то тянут союзнички-импирилисты,- отвечает уже дед Андрей.
Так дед Горбун, как звали его соседи, с Митяйкой стали информационным центром на своей улице.
Но вот станицу Роговскую заняли немцы. Они разбили о землю репродуктор, сорвали цепок и пригрозили деду автоматом.
А дед Андрей и Митяйка по-прежнему каждый день сидели на лавочке. Дед приносил мальчонке стакан молока и суxapь. То был обед Митяя. Сам дед не обедал, только вечерял, а по правде, просто голодал.
Хотя "радива" уже не было, но соседи каждый день узнавали новости от деда и Митяйки.
- И откуда они их только узнают? - недоумевали люди.
В конце 42-го дед Горбун сообщил, что “енералу” Паулусу скоро капут, он в котел попал. А в январе 43-го старик доложил:
- Все! Паулусу крышка! Немчура в Германии по нему панихиду справляет, траур у них.
У односельчан в этот день на душе был праздник.
Когда наши войска освободили станицу, выяснилось, что внук деда, Василько, слушал старенький приемничек и сообщал новости Митяйке и деду Андрею, станичному совинформбюро. Так-то.

ЖОНГЛЕР ВАня
Интересную историю рассказал мне Иван Емельянович Винниченко, подполковник госбезопасности, во время войны комиссар партизанского отряда "Кубанцы”.
Была у него старшая сестра Мария. Рослая, статная. Да и характером Маня, так ласково звали ее в семье, была сильная. Активистка, комсомолка, а вот надо же - влюбилась в сына священника одного из соборов Краснодара. Парень тоже не остался равнодушен к чарам Марии. По тем временам - это были 20-е годы - ситуация очень серьезная. Но, видимо, чувства молодых были такие сильные, что они, несмотря на родительские запреты, поженились.
Правда, сын не пошел по стопам отца. Он с детства мечтал стать цирковым артистом. Самостоятельный, умный, волевой, Иван Киселев добился-таки своей цели: он стал жонглером и работал в Краснодарском цирке.
Однако по какой-то причине семейная жизнь Марии и Ивана не сложилась. Они расстались, и Иван уехал на Брянщину. Там и застала его Отечественная война.
Мария очень любила своего артиста и окольными путями узнавала о его житье-бытье. Он по-прежнему работал в цирке, часто выступал перед немцами - они уже захватили Брянск.
Однажды во время представления Иван жонглировал гранатами-лимонками и вдруг, моментально сняв на пяти гранатах предохранители, бросил их в передние ряды, где сидели высшие немецкие чины. Грохот, огонь, дым, вопли! А Иван Киселев, воспользовавшись переполохом, успел скрыться.
Почему он так поступил? Можно лишь предположить, что он выполнил задание подполья. Ведь на Брянщине уже в начале войны развернулась ожесточенная партизанская, а в городах подпольная борьба с немецкими оккупантами. Конспирация была на высоком уровне, поэтому не удалось узнать причину поступка Ивана Киселева и его дальнейшую судьбу.
Мария же всегда говорила их сыну Женьке, что отец у него смелый человек.

ЦEHA ХЛЕБА
Лето 1942 года на Кубани выдалось урожайное. Столько собрали пшеницы, ячменя, кукурузы! Огромные амбары засыпаны зерном под самые крыши.
Нo председателя колхоза Сергея Лаврентьевича Завиниченко и агронома Василия Евдокимовича Фурсова это не очень радовало. День и ночь они ломали головы, что делать с сельхозтехникой и зерном. Уничтожать? Прятать? Технику можно разобрать и спрятать на дальних хуторах. А зерно? Сжигать? Но сколько же сил на него потрачено! Врагу же отдавать никак нельзя.
Решение пришло, когда оккупанты заняли Ахтари.
Полицаи сразу же стали выслуживаться перед новыми хозяевами. Выдавали коммунистов, комсомольцев, активистов. Сказали и об амбарах с зерном.
В один из октябрьских дней Сергей Лаврентьевич был в правлении, а Василий Евдокимович (вообще-то он ученый-энтомолог и по направлению КрайЗО создал в станице Приморско-Ахтарскoй научную лабораторию, где работал над проблемой биологической защиты злаковых растений от вредителей) упаковывал в ящики ценные бумаги, лабораторную посуду, приборы.
Послышались тяжелые шаги, и в лабораторию вошли немцы. Услужливый полицай привел Сергея Лаврентьевича. Старший по чину немец через переводчика приказал открыть амбары. Завиниченко и Фурсов подчинились. Ворота распахнуты, и взору всех предстало отборное зерно пшеницы и золотые початки кукурузы.
Немцы заулыбались: есть чем кормить солдат и лошадей. Но Фурсов сказал, что пшеницу и кукурузу в пищу использовать нельзя, так как все протравлено ядохимикатами от вредителей. Немцы ушли ни с чем.
Конечно, Завиниченко и Фурсов понимали, насколько рискованно они поступили. Стоило взять зерно на анализ - и их обман бы раскрылся. А за это понятно, что было бы. Но то ли немцы не сообразили проверить достоверность слов, то ли у них уже не было времени - наши войска начали наступление, но только амбарами больше не интересовались. Сергей Лаврентьевич и Василий Евдокимович до прихода наших войск прятались на отдаленном хуторе.
Когда станицу освободили от оккупантов, оба они пришли в сельсовет и передали все сохраненное зерно на нужды нашей армии и жителей станицы. Им же председатель станичного совета выдал справки о приеме зерна и выразил благодарность за его сохранность.
Эту небольшую пожелтевшую справочку я видела у жены Василия Евдокимовича. Она бережно хранила документ, но никогда о нем никому не говорила. Когда же я спросила о причине молчания, она пожала плечами и просто ответила:
- Что же в этом поступке особенного? Иначе они поступить не могли.
А я подумала: так-то оно так, да только цена спасенного хлеба равнялась цене жизни.

Отступали, но не сдавались
И еще об одном совсем маленьком эпизоде мне рассказал ветеран Отечественной войны Виктор Тимофеевич Ермоленко. На войне он был с первых дней.
С 4 июля, вспоминает Виктор Тимофеевич, началось отступление нашего полка на восток. Всего повидал за эти дни: трусов, бросавших оружие, солдат-самострелов, но, надо сказать, таких было немного. Большинство воинов отступали, но не сдавались.
Очень запомнился Виктору Тимофеевичу совсем молоденький лейтенант с веселыми веснушками на лице, который один тащил 45-миллиметровую пушку.
“Перекинув шлею через плечо, он еле тянул тяжелое орудие, падая и вставая, выбиваясь из сил, но не бросал его. Взяли мы пушку на буксир, а лейтенанта зачислили в дивизион,- закончил рассказ Ермоленко, потом, помолчав, как будто сам себе задал вопрос: Почему тащил? Ведь кругом при отступлении было столько брошенной техники. А он тащил…”
Несколько маленьких историй. А сколько их было за годы войны в тылу врага, и на фронте, и в нашем тылу! Тысячи, сотни тысяч...
Как определить эти поступки? Подвиги? Вроде бы слишком громко. Хотя риск для жизни, конечно, был. По-моему, самое точное определение этих поступков – СОВЕСТЬ. По СОВЕСТИ жили люди даже в самое трудное и опасное для них, для страны время.

Зинаида Туманова.