Газета "АТВ", 29 апреля 2011 года
За месяц до предстоящего праздника Великой Победы в редакцию нашей газеты пришел Юрий Григорьевич Стрелец – учитель химии средней школы № 3 и принес рассказ о своем дяде – Василии Стрельце, уроженце станицы Ольгинской, потомственном кубанском казаке, ветеране Великой Отечественной войны, труженике тыла. Этот рассказ мы публикуем в нашей газете.
* * *
Такой собеседник, как ветеран ВОВ Василий Васильевич Стрелец, для любого журналиста подарок. Колоритный, с характерным южнорусским говором, богатой биографией и уникальным жизненным опытом. Он еще предупредительный и галантный хозяин, открытый, разговорчивый…Беседа наша протекала практически без вопросов с моей стороны.
- До февраля прошлого года я себя участником войны не считал, - говорил Василий Васильевич, усаживая меня на диван, - а тут стал старые бумаги перебирать, смотрю, моя красноармейская книжка выпала - бабка вскинулась: «Дай сюда!» - Говорю ей: да какой я участник? На фронте не бывал, боевых наград не имею… А вот теперь такой участник, что нарасхват прямо. Моя Римма Ивановна знает, что делает - теперь у меня удостоверение ветерана войны, и пенсия стала в два раза больше.
Василий Васильевич протянул мне хрупкую от времени красноармейскую книжку в сером переплете. На последней странице текст присяги: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая в ряды советской рабоче-крестьянской Красной Армии…»
- У вас в красноармейской книжке только мать указана – Стрелец Матрена Антоновна…
- Отец еще до войны зимой на Бейсуге рыбачил да в воду упал. У нас морозов нет, но ветры студеные. К людям на хутор проситься постеснялся, до своей станицы шел. Простудился, да и умер. Осталось нас у матери шестеро - две сестры и четыре брата.
Кубанские казаки
К началу войны мне пятнадцать лет было. На колхозные работы собирались рано. Утром, до восхода, подводы уже стоят. А детей куда? Тоже в поле. Свеклу, хлопок пропалывать – всем есть работа. Косили мы на сенокосилке люцерну, рядом хлопковое поле - девки, бабы - усыпано. День солнечный. Смотрим, галопом от станицы казак скачет. Рубаху белую снял и машет ею. Слышу, бабы заголосили: - Ой, Господи, да что же?! Я не пойму ничего, а дядька кричит: - Выпрягай лошадей! – стянул с себя рубаху. На лошадь вскочил и галопом до другой станицы. Связи-то раньше иной не было. Рубаха сигналом служила, что весть идет. По этому сигналу все в брички попрыгали и в станицу к Совету.
Война идет, а работа-то продолжается. В июле в станице остались казаки непризывного возраста (по малолетству или кому за шестьдесят ), да не годные к строевой службе: тот хромой, этот глухой… Смотрим мы, а соседский дед тоже на лошадь и в строй казаков, что по улице едут на войну. Все их провожают. Бабы бегут, за стремена цепляются, а на деда бранятся: - Куда, старый черт, тебя несет? А ну, слезай с коня! - Пусти, дура! Не видишь, немец землю захватывает? - Какую землю?! У тебя ее власть в коллективизацию захватила. - Так-то своя, а то – немецкая.
Чуть за станицу казаки выехали, рысью припустили, чтобы бабы от стремян отцепились. А уж за станицей песню затянули: «За лесом солнышко садилось, там черный ворон прокричал. Слеза моя на грудь скатилась, в последний раз «прощай» сказал…». Наша она –казачья, походная. Позже очевидец вспоминал, как Кубанский казачий корпус на Малаховом кургане в Севастополе дрался: автоматы строчат - падают люди, кони. А только доскакали до окопов, и шашки засверкали – все звуки в один гул слились. Говорил, что когда ночью это привидится, до утра уже не заснуть, до того жуткая сеча была. Тогда вместе с казачьим полком станичный духовой оркестр уходил, а вернулись только двое: капельмейстер и трубач – считай, все погибли. Старший брат мой двоюродный от Сталинграда до Берлина так на коне и проехал, практически с лошади не спускался. А в конце войны на мине подорвался, искалечился. Говорил: обидно. Всю войну прошел…Долго он не жил - израненный весь был - Василий Антонович Зуб.
Фронт и передовая
Что такое фронт и передовая, я на своей шкуре испытал еще до призыва, дома, в станице Ольгинской.
- У вас в родной станице кто-то из родственников остался?
- Семь фамилий на памятнике погибшим…А родных братьев и сестер после войны по всей стране раскидало. Наш хутор из рук в руки переходил - то немцы, то наши. Немцы по дворам ходили:
«Матка, курки, яйки, млеко…». Если не давали ничего, говорили: «Плохой хозяйка», - и сами в курятники лезли проверять. Румыны поскромнее были, мамалыги просили. Да их и не боялись - пинка под зад…
Потом наши через хутор проходили. Осень. Бык и верблюд в упряжке пушки тянули - машина-то в распутицу не идет. Бык по сравнению с верблюдом, как теленок. Иной раз вместо быков солдаты человек по пятнадцать впрягались – разутые, ноги в обмотках, грязь по колено. Один шину у мотоцикла разрезал да проволокой перетянул. Так и обулся, а в дом к кому зайти, сапоги спросить – совесть не позволяла. Зато немец внаглую заходил, не спрашивая, забирал, что надо.
Продолжение в следующем номере.
|
